9 ноября в Центральной библиотеке имени М. Ю. Лермонтова состоялся литературный вечер: «Василий Красов – поэт лермонтовского времени». Провела встречу Наталья Николаевна Обнорская.
«Василий Красов… Что-то я о нём ничего не знаю… Кто это?» – такой или похожей репликой встречали приглашение на вечер практически все наши будущие гости. Кто это? Василий Иванович Красов (1810-1854) – не аристократ по рождению, не дворянин. Он – аристократ духа. Разночинец, сын бедного священника из русской глубинки – маленького городка Кадникова Вологодской губернии. А с 1830 года – студент Московского университета.
Удивительное это было время! Вроде бы притихшее, погружённое в обыденность и вынужденное молчание (после восстания декабристов), но как бы исподволь готовившее людей, необходимых для будущих перемен в общественной и духовной жизни России. Ведь вместе с Василием Красовым, как мы узнали на вечере, на одном курсе учились Виссарион Белинский, Николай Станкевич, Иван Гончаров. И – недолгое время – Михаил Лермонтов. А рядом, пусть не на одном курсе и факультете, но в то же самое время и там же, в Московском университете, учились Иван Тургенев, Александр Герцен, Николай Огарёв…
Такое было время. А каким был тогда студент Василий Красов? Это был уже признанный товарищами молодой поэт. Наталья Николаевна Обнорская в своём рассказе познакомила нас с воспоминанием о Красове его друга тех лет: «Это была искренняя, детски открытая натура, всегда вызывавшая глубокую симпатию людей, окружавших его. Небольшого роста, плотный, хотя и несколько угловатый, необычайно подвижный, с живым добрым лицом, превосходный пловец, смелый наездник и даже ловкий танцор… Ко всему этому присоединялась у нашего поэта юношеская горячность в привязанностях, совершеннейшая беспечность в жизни и неизменная доброта сердца».
Василий Красов был одарён не только талантом поэтическим, но и талантом сердечного дружества (что, в сущности, тоже есть поэзия). Поэтому он совершенно естественно стал одним из самых заметных участников знаменитого кружка Станкевича – известного в истории русской общественной мысли дружеского объединения молодых людей, увлекавшихся литературой, искусством, историей и (по словам Константина Аксакова) горячо желавших «правды, серьёзного дела, искренности и истины». В этом кружке юный Василий Красов сблизился со своим ровесником Виссарионом Белинским. Именно об этих двух своих друзьях Николай Станкевич писал, что «эти люди способны вспыхнуть, прослезиться от всякой прекрасной мысли, от всякого благородного подвига».
Жизнь, ожидавшая Василия Красова по окончании университета, была, как и всякая реальная жизнь, безжалостна к юношеским мечтам. Но он всё же выполнил обещание, которое дал себе, стоя у порога зрелости: «Я посвящаю себя моей Родине, дорогой моей Родине, посвящаю человечеству. Сделаю ли то, чего бы я пламенно желал, по крайней мере, сладко жить и умереть по-человечески, без упрёка, без раскаяния». И тогда же, в одном из писем, более просто и трезво: «Доживу до смерти деятельно и не без пользы». Он так и жил: деятельно, занимаясь педагогической работой; и с большой пользой для своих учеников, в которых поощрял творческое начало, мечтая отыскать среди них «будущих Лермонтовых». Поэзия, жившая в его стихах и сердце, дарила ему моменты творческой радости. Но гораздо больше было в его жизни горя: постоянной нужды, несчастья и нездоровья. Его стихи, печатавшиеся в различных журналах, любили, ценили, переписывали и заучивали наизусть читатели. Но ни литературный, ни педагогический труд не спасали от безденежья, не приносили даже сносного достатка в дом Василия Красова, который в зрелые годы стал отцом большого многодетного семейства.
На 44-ом году его жизни горе сгустилось до чёрной непроницаемости. Усилилась мучившая его чахотка, бедность дошла до края. А самое главное – умерла его нежно любимая, совсем ещё молодая, жена. Этого последнего удара он не выдержал. Меньше чем через два месяца после смерти жены Василий Иванович Красов скончался.
Остались его стихи, хотя далеко не все. Утешает ли это – тем более, что имя поэта сейчас забыто? Не утешает. Но всё же… Не канула во тьму времени эта светлая жизнь. Стихи сохранили живую душу поэта. И мы услышали часть этих стихов на вечере в библиотеке – их прочитала для нас Наталья Николаевна. А ещё во время встречи прозвучали в записи два романса на стихи Василия Красова в исполнении прекрасных современных певцов. Один романс исполнил Олег Погудин, другой – сёстры Лисициан.
Романсы на нашем вечере должны были прозвучать обязательно, потому что поэзия Василия Красова сродни и русскому романсу, и русской песне. Эта поэзия музыкальна насквозь – и в звучании своём, и в чувствах, и в восприятии мира.
Недаром Красов одно из лучших своих стихотворений – «Звуки» – посвятил музыке:
Они уносят дух – властительные звуки!
В них упоение мучительных страстей,
В них голос плачущей разлуки,
В них радость юности моей!
Взволнованное сердце замирает,
Но я тоски не властен утолить:
Душа безумная томится и желает
И петь, и плакать, и любить!
И недаром среди произведений Василия Ивановича то и дело встречаются стихи с названием «Песня». Интересно, что в двух таких стихотворениях, написанных в разные годы, возникают очень схожие мотивы: неба, воздуха, стремительного движения! Но в более раннем произведении (1835 года) говорится-поётся о юных, легких облаках:
Взгляни, мой друг, – по небу голубому,
Как лёгкий дым, несутся облака:
Так грусть пройдёт по сердцу молодому,
Его, как сон, касаяся слегка.
А в более позднем стихотворении (1841 года) облака уже превратились в тучу – грозную, но радостную:
Взгляни на тучу! Слышишь гром?
Она несётся к нам воздушною страною!
Люблю её, мой друг, на небе голубом,
Люблю встречать её с тобою!
Так и душа поэта – взрослея, наливаясь тяжестью от прожитых годов и жизненного опыта, она сохраняет себя, главные свои черты сохраняет.
Особенно интересны созданные Красовым стихи, которые он называет то «Русская песня», то «Старинная песня». Это по-настоящему народные песни – и не только по фольклорной своей форме, но и по духу – по силе, противоречивости и проникновенной музыкальности живущей в них русской песенной души.
А в лирических стихах Василия Красова – там, где он говорит о собственной душе – переплетаются, как и в его жизни, радость и горе, красота и безысходная печаль, любовь и разочарование, тоска и надежда. Прекрасно выражено это, например, в стихотворении «Метель». Там кони мчат поэта по ночной зимней степи, сквозь бешеную вьюгу, стужу и непроходящую душевную боль. А заканчивается стихотворение так:
Пусть всё сгибло в раннем цвете,
Рок мой мрачен и жесток;
Сладко думать мне: на свете
Есть блаженный уголок!..
И в полуночи глубокой,
Как спешу к ночлегу я, –
Может – ангел одинокой
Молит небо за меня…
Забыт сейчас, и, видимо, уже давно, замечательный поэт Василий Красов. Несправедливо забыт. Пусть не был он великим, но был поэтом истинным. И очень точно сказал о его таланте Виссарион Белинский: «Светится и играет переливными цветами грациозно-поэтическое дарование Красова».
Мы назвали наш вечер: «Василий Красов – поэт лермонтовского времени», конечно, не потому, что двух поэтов сближают даты рождения. А потому, что горячее дыхание лермонтовской поэзии пронизывает своим влиянием поэтическую атмосферу того времени. И творчество Василия Красова, с его страстностью, с его тоскующей душой, во многом близко духу поэзии Лермонтова.
А то, что оба они в юности вместе одно время учились в Московском университете, сидели в одной аудитории, придаёт отношению Красова к Лермонтову особую сердечность. Вот что писал о Лермонтове Василий Иванович в одном из своих писем: «…я встретился с ним в зале Благородного собрания, – он на другой день ехал на Кавказ. Я не видел его десять лет – и как он изменился! Целый вечер я не сводил с него глаз. – Какое энергическое, простое, львиное лицо… Он был грустен, – и, когда уходил из собрания в своём армейском мундире и с кавказским кивером, – у меня сжалось сердце – так мне жаль его было». Письмо было написано в июле 1841 года. В один из дней этого месяца (15 июля по старому стилю) Лермонтов погиб. Красов не мог этого знать – он жил тогда в деревне, в глухом уединении. Но сердце его, провожая Лермонтова, сжалось не напрасно – оно, может быть, предчувствовало. И прощалось…
Обо всём этом мы узнали на вечере в библиотеке. Узнали благодаря Наталье Николаевне Обнорской. Вопреки могущественной и несправедливой силе забвения она воскресила для нас имя, облик, стихи и душу прекрасного поэта. Спасибо!
Ирина Хоновна Шихваргер,
библиотекарь Центральной библиотеки имени Лермонтова