11 октября в 14.00 в Центральной библиотеке имени М.Ю. Лермонтова продолжили свою работу XVIII Лермонтовские чтения. Во второй день, после того, как директор ЦБС Светлана Юрьевна Ахметдинова зажгла Лермонтовскую свечу, участники Чтений вместе с выступающими переосмысляли образы и темы Лермонтова, искали новые точки зрения на поэта и его героев, размышляли над связью времен, совершая в процессе массу открытий.
Так, вместе с Ольгой Васильевной Анискиной, сотрудником Центральной библиотеки имени А. П. Чехова (г. Истра) зрители разбирались в рисунках М. Ю. Лермонтова, в частности, расшифровывали знаменитый Вадимов лист. А первой обратила внимание на этот дневник-рисунок, который Лермонтов возил с собой всю свою недолгую жизнь, художник-график из Истры Л.Н. Шаталова. Именно ее размышления, ее теория и легли в основу доклада О. Анискиной «В уме своём я создал мир иной». Об исследовании рисуночного творчества М.Ю. Лермонтова художником-графиком Л. Н. Шаталовой».
Людмила Николаевна изучала рисунки буквально под микроскопом – она их увеличивала в 20 раз, и от этого начинали проявляться скрытые до поры знаки и детали, проступало «образов иных существованье». Например, в прическах и одежде персонажей скрывались надписи, из сплетения линий вдруг складывалась целая драма – например, история похищения любовницы Бенкендорфа. Или набросок некой девушки оказывался той самой Н. Ф. И.
Людмила Шаталова не просто рассматривала рисунки, она соотносила их с теми стихами, на полях которых были наброски, с письмами и воспоминаниями современников, документами эпохи.
Особенно ценно, что один художник изучал труд другого художника и видел то, что, пожалуй, ни один ученый, не имеющий художественных знаний, увидит вряд ли.
— Хотя именно это «я так вижу» и было причиной резкого неприятия в научной среде размышлений Шаталовой, — считает Ольга Васильевна.
Но ведь взгляд неспециалиста (хотя в данном случае это совсем не так!) – это тот самый новый взгляд, какого порой не хватает, чтобы сдвинуть с места какую-то тему, нерешенный вопрос или проблему. И очень жаль, что к Людмиле Николаевне не прислушивались, не брали ее мнение во внимание.
— И потому я особенно благодарна за то, с каким доброжелательным вниманием вы, ярославцы, выслушали мой доклад – и мнение Людмилы Николаевны. Надеюсь, ее исследования кому-нибудь пригодятся, — заметила в ходе обсуждения итогов Чтений Ольга Васильевна.
Необычная точка зрения – так можно было сказать обо всех прозвучавших в этот день выступлениях. Например, сообщение-эссе Елены Александровны Пелёвиной, переводчика, было посвящено размышлениям о душе и её исканиях на примере таких героев мировой литературы, как Григорий Печорин, Жюльен Сорель и Виктор Франкенштейн.
Казалось бы, что у них общего? Но всматриваешься, входишь в этот мир вслед за автором эссе и видишь: похожи, похожи они! Все трое в какой-то момент совершили роковую ошибку, не сумели ее исправить – или не захотели, не стали признавать за ошибку. И погибли – сперва морально, а потом и физически (герои Мэри Шелли и Стендаля гибнут в ходе повествования, у Лермонтова же это происходит за рамками действия, но в начале журнала Печорина есть фраза: «Недавно я узнал, что Печорин, возвращаясь из Персии, умер»).
Все трое – а в общем-то, к ним, по сути, следует добавить и создание Франкенштейна, того несчастного монстра, которого творец не смог возлюбить – ненавидели: Франкенштейн – свое собственное творение, свое дитя, не увидев за страшным обликом чистой и безгрешной души; Сорель – общество, свет, в который, однако, рвется попасть, не гнушаясь ничем и теряя по дороге туда любовь; Печорин же хуже: не ненавидит, но пресыщен жизнью, ибо с рождения имел всё. Он, пожалуй, ненавидит свое пресыщение, свое равнодушие… Его терзает самый страшный грех: гордыня. И здесь мы видим связь героя Лермонтова с героем Шелли еще и метафизическую: оба бросили вызов Богу. Виктор Франкенштейн посягнул на творение человека; Григорий Печорин, подобно Люциферу, захотел поставить себя вровень с Ним, возжелав стать вершителем чужих судеб. При этом оба нарушают принцип, выраженный позже А. де Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили».
Все три героя, по мнению Е. Пелёвиной, духовно незрелы, данная им жажда познания завела их, что называется, не туда. Потенциал оказался истрачен впустую…
А вот у Лермонтова, хоть он и совершал ошибки, сложилось всё иначе. Он смог стать первым великим поэтом протеста и мятежа, говоря словами Дмитрия Голубкова. Эту мысль писатель, поэт и философ высказал в неопубликованном эссе о М. Ю. Лермонтове «Странная любовь». Об этой работе, а также — о неизданных эпизодах из его повести в стихах «Лермонтов» шла речь в заочном докладе Марины Дмитриевны Голубковой, члена Комиссии Союза писателей по литературному наследию Д. Н. Голубкова (1930-1972) (Москва). Зачитала доклад Ирина Хоновна Шихваргер, отметившая, что этим обращением к наследию Дмитрия Голубкова, и недавно прошедшим вечером, ему посвященным, старается вернуть незаслуженно забытое имя автора.
Интересно, что повесть в стихах планировалась автором совсем другой: Голубков, как и многие, видел в Лермонтове демоническую фигуру, образ настолько драматический и сильный, что, если бы речь шла о живописи, с ним бы справиться могли б разве что Рембрандт или Веласкес. Но после того, как поэт перечитал биографические книги. Побывал в Середникове, в Тарханах, из-под его пера вышел совсем другой персонаж. Голубкова даже упрекали: слишком прост, слишком мягок, не демоничен.
Эти упреки возымели обратное действие – автор уничтожил те наброски, где Лермонтов представал этаким лихим бретером в духе героев Дюма с приключениями в стиле авантюрных романов. Подтекст «Лермонтова» определило стихотворение «Выхожу один я на дорогу». Повесть была опубликована, однако кое-что в нее не вошло, и вот одну такую главу и прочла И. Шихваргер на Лермонтовских чтениях.
А в прозаическом эссе «Странная любовь» мы находим истоки любви Д. Голубкова к творчеству Михаила Юрьевича, которую Дмитрий Николаевич пронес через всю жизнь. И постоянно возвращался к ней как к источнику вдохновения.
В завершение Ирина Хоновна познакомила слушателей с книгами и публикациями Д. Голубкова, которые имеются в Центральной библиотеке.
Тему мятежа – но не в том смысле, о каком говорил Д. Голубков – подняла в своем выступлении «Лиловые миры» Врубеля, Блока и Лермонтова» Маргарита Георгиевна Ваняшова, профессор Ярославского государственного театрального института. В центре ее вдохновенного монолога были работы Александра Блока, о котором, к слову, Анна Ахматова писала в «Поэме без героя»:
Демон сам с улыбкой Тамары,
Но такие таятся чары
В этом страшном, дымном лице:
Плоть, почти что ставшая духом,
И античный локон над ухом —
Все таинственно в пришлеце.
Это он в переполненном зале
Слал ту черную розу в бокале,
Или все это было сном?
Блок видел, что «лиловые миры» бунтуют, в них – мятеж. Именно мятеж «лиловых миров» и стал центром размышлений М. Ваняшовой.
Она отметила, что до Серебряного века – даже у Пушкина, не говоря уже о более давних временах – мы не найдем упоминания о лиловом и иже с ним цвете. А в статье А. Белого о Блоке на каких-то полутора десятках страниц – 60 с лишним раз упоминается лиловый.
— Или фиолетовый, сиреневый, пурпурный… В английском, кстати, «purple» — значит фиолетовый.
Блок говорил о сине-лиловом мировом сумраке, и эти цвета лучше всего изображены у Врубеля. А где Врубель – там и Лермонтов, ведь это герой Михаила Юрьевича не давал всю жизнь покоя Михаилу Александровичу. Как поэт постоянно возвращался к своей поэме, так и художник не прекращал работу над образом до самой смерти.
— Врубель видел 40 голов Демона, в действительности их не счесть. Искусство – это ад.
При этом у Врубеля Демон – не исчадие «лиловых миров», но заклинатель против «лиловой ночи». Помощник, если хотите, в том, чтобы пройти сквозь мятеж «лиловых миров», не будучи ими поглощенным. А это удается не всем…
«Лиловые миры» поглотили и Лермонтова, и Гоголя, и Врубеля, и Комиссаржевскую, и Блока… О последнем не напрасно говорят: он не умер, он – погиб. Погиб от «лиловых миров».
Фантасмагория образов, мистическая подоплека во всем – но при этом четкая ассоциация с катастрофизмом времени, безумством революции. Впрочем, Блок утверждал, что она свершилась от мятежа «лиловых миров», а не наоборот.
Александр Александрович открыл то, что происходит у поэтов на подсознательном уровне, когда «безумие настигает нас, как лиловая ночь». Лиловый сам по себе таит в себе помрачение правил: он складывается из двух противоположных цветов спектра, синего и красного. Это противоречие – тоже мятеж, оксюморон. Но вполне реальный.
Фиолетовый – цвет мистики, тайны и таинств. Он встречается у многих поэтов и писателей Серебряного века, у Набокова, Газданова, Булгакова: его Коровьев, фиолетовый рыцарь, как-то неудачно пошутил по поводу света и тьмы…
Маргарита Георгиевна, завершив выступление, заметила, что она планирует еще не раз возвращаться к этой своей статье. И может быть, потом, в очередной раз придя в Лермонтовку, она расскажет что-то еще о «лиловых мирах» и их влиянии на души, сердца и разум.
Такой необычный, но просто-таки завораживающий взгляд на Лермонтова, Врубеля и Блока не мог не вызвать у слушателей массы вопросов, суждений, размышлений. Маргариту Георгиевну долго не отпускали, всё спрашивали и спрашивали, желая услышать ее мнение. Ведь теория странно и страшно вписывается в наш окружающий мир, когда смятение ума – даже в виде неверно подобранных слов, или лишней реплики, или той же неудачной шутки, как у Коровьева, – может быть открытой дверью в мир «лиловых миров» и проявлением их мятежа…
И всё-таки, не так всё плохо и трагично. Есть в мире и умиротворяющие, позитивные силы. Как ни странно (в контексте всего вышеизложенного) это прозвучит, но одна из них – это сам Михаил Юрьевич.
Об этом рассказала Светлана Николаевна Левагина, сотрудник областной юношеской библиотеки имени А. А. Суркова». Ее лирическое сообщение – а Светлана Николаевна известна как мастер удивительных по тону и форме рассказов – было посвящено Лермонтовскому парку в Любиме и преображающей власти поэзии.
Слушатели узнали, что когда-то — а, впрочем, не так давно это и было, лет 15 назад, — в сквере в центре Любима, на постаменте памятника Сталину, была установлена фигура Лермонтова. Необычная по композиции, по исполнению, она стала точкой притяжения для любимцев. К сожалению, гипс с годами разрушается, и памятник пришлось убрать из сквера. На его месте сейчас фонтан. Но в народе сквер зовут Лермонтовским. И здесь собираются поэты, чтобы поделиться с собратьями по перу своими творениями.
В зале возникла стихийная дискуссия — нельзя ли забрать этот памятник и установить у Центральной библиотеки. Увы, но состояние его таково, что это удастся вряд ли: нельзя же ставить у библиотеки имени Лермонтова скульптуру, у которой черты лица почти истерлись.
Светлана Левагина также познакомила участников Чтений с творчеством любимского мастера Сергея Саара – его деревянные фигуры украшают немало мест в Любиме и его окрестностях. Так что вдохновляющее начало Лермонтова влияет не только на поэтов.
Яркий пример тому –выступление Дмитрия Репина, электроника ЦБ. Он рассказал о двух проектах, сделанных вместе с Михаилом Ланцовым. Первый – это образовательная игра «Лермонтов в воспоминаниях современников», подсмотренная в Москве в одной из методических поездок для обмена опытов. В игре предлагается по портрету на карточке угадать, кто это и как связан с М. Ю. Лермонтовым.
Второй — библиографическое пособие «Я видел раз её в весёлом вихре бала», где собраны упоминания обо всех балах, на которых бывал Михаил Юрьевич.
— В работе использованы разные источники, в частности, воспоминания Екатерины Сушковой и «Летопись жизни и творчества М. Ю. Лермонтова» Владимира Захарова.
В завершение Чтений всем выступавшим Светлана Юрьевна вручила сертификаты участников, а затем гости и слушатели обсудили услышанное, поделились своим мнением, даже поспорили с докладчиками. И вот таким общением особенно ценны встречи в октябре в Лермонтовке ведь на таких форумах, в спорах и диспутах, рождается не только истина, но и появляются новые идеи, новые направления в лермонтоведении, в изучении жизни и творчества великого русского поэта.
Елена Белова, сотрудник ЦБС.
