29 января в 18.00 в Центральной библиотеке имени М.Ю. Лермонтова (директор Светлана Юрьевна Ахметдинова) состоялась встреча, которая стала прекрасным подарком к наступающему Новому году всем любителям искусства вообще и театра — в частности. В гости к сотрудникам и читателям библиотеки пришел художественный руководитель и режиссер Российского академического театра имени Ф.Г. Волкова Евгений Марчелли.

И пришел не один, а в сопровождении профессора и театрального критика Маргариты Георгиевны Ваняшовой, которая и стала третьим участником и соведущей встречи. Второй ведущей была сотрудник ЦБ, заведующая сектором массовой работы Маргарита Адамовна Шмидт, так что композицию, образовавшуюся перед зрителями, можно было назвать «Мастер и две Маргариты».

Маргарита Георгиевна задала тон встрече, представив Евгения Марчелли, худрука и режиссера. Она сделала экскурс в творчество Евгения Жозефовича, поделившись со зрителями своим взглядом на его творчество и на то, как его следует понимать.

— Это новаторство, интерпретация, прежде всего. Конечно, провокация, но в хорошем смысле слова. Искусство пророчит, предсказывает, жизнь трагична — и надо быть к этому готовым. Театр не дает человеку расслабиться, держит в тонусе.

В определенном смысле, театр и не должен быть понятным: над чем тогда будет думать зритель, если всё вывести на первый пласт понимания? Иногда, как говорит М. Ваняшова, постановку надо смотреть не раз и не два, чтобы докопаться до глубинных смыслов. Тем более, что каждый отыгранный спектакль — это, в общем-то, новая пьеса: пока постановка вызреет… Театр — искусство живое, мимолетное, успевай только ловить мгновения.

— Я помню, как писала статью по «Чайке». Переписывала текст несколько раз — ибо после каждого спектакля передо мной представал новый сценический образ марчеллевской «Чайки». А хотелось уловить, поймать… Но разве ухватишь птицу?..

Сам Марчелли видит свой театр резким, эмоциональным, возбуждающим желание жить. И это — несмотря на ярко выраженный трагизм его постановок, который отмечают многие зрители.

— А жизнь, как и сказала Маргарита Георгиевна, вообще трагична. Как и любовь, впрочем. Мне интересен человек на грани, без нюансов. К тому же пьеса высокой драматургии — всегда трагедия.

А начинал свой творческий путь Евгений Марчелли, что называется, с пеленок: он вырос в театре, а потому был на него фактически обречен. Отец режиссера работал в драматическом театре заведующим музыкальной частью. Мама, правда, была педагогом, но тут заговорили гены — предки Евгения Жозефовича родом из Турина, севера Италии, страны, славящейся своим артистизмом и музыкальностью. Они эмигрировали в СССР, спасаясь от фашизма. В годы войны отец режиссера был репрессирован по национальному признаку, выслан в Казахстан — где и родился будущий худрук Волковского.

— На первых порах я в театре был на подхвате, перепробовал массу подручных профессий. Но однажды режиссер мне сказал: «Женя, а ты не хочешь поучиться на актера?». Я сперва даже опешил: актеры мне казались небожителями, людьми совсем другого склада. Но… Слова попали в цель — и вскоре я уехал в Ярославль, учиться в театральном училище.

Там Евгений стал пробовать свои силы в режиссуре, и в результате своих опытов по постановке однокурсникам этюдов сделал с друзьями — подпольно! — дипломный спектакль.

— А тогда было так: актер? Вот и учись на актера. Но мы рискнули — и не только сделали постановку, но и показали ее Фирсу Шишигину, который в то время ввел уже у нас часы режиссуры. Боялись, конечно. Думали — выгонят нас за самоуправство. Но мэтру, видно, наша наглость пришлась по нраву. Он нас вызвал к себе и устроил разбор спектакля. Не разнос — а именно разбор, указывая, что удалось, что нет. Вот тогда я понял, что могу. Вот так я получил своего рода «добро» на профессию режиссера.

Строгое отношение к себе и своей работе — вот что вынес из тех лет Е. Марчелли. Он говорит, что не может смотреть уже сделанные постановки — всё время хочется там что-то поправить, переделать, откорректировать. Иногда это делать приходится — особенно перед гастролями. А вообще, как признается режиссер, из примерно 70 поставленных спектаклей, только 15-20 кажутся ему получившимися.

— Хотя бывает так, что серьезная, качественная вещь с хорошими актерами, поставленная настоящим мэтром, не идет и всё тут. А какой-то пустячок, шутка может не сходить с афиши годами, — отметил Евгений Жозефович, отвечая на вопрос из зала по поводу выбора репертуара и приглашенных режиссеров.

Много говорили на встрече о недавней премьере Волковского — спектакле «Чайка. Эскиз». Зрителям было интересно, почему новаторские приемы режиссер применяет на классике, а не берет современные пьесы. Евгений Марчелли ответил, что многие классические драмы — это тоже новаторская вещь, просто на нее надо суметь посмотреть под нужным углом, увидеть символичность, «многосмысловость».

— Я был в Ялте, потом прочел труд Дональда Рейфилда — и Чехов для меня открылся совершенно иным человеком, не таким, каким нам его показывали в школе. И пьесы классика заиграли иными смыслами. Мне кажется, мой подход позволяет показать не букву, но дух драматургии Антона Павловича. Кстати, напомню, что в свое время та же «Чайка» тоже наделала много шуму, не была принята и понята. И только спустя время была признана одной из лучших пьес в театре. Любой мало-мальски честолюбивый режиссер (а профессия не просто располагает, она предполагает наличие этого качества в человеке) мечтает поставить в своей жизни «Гамлета» — и «Чайку».

— И вы мечтаете о том же? — спросили из зала.

— Да, о «Гамлете» задумываюсь, причем, уже вполне конкретно, не умозрительно. А
«Чайку» я уже поставил.

Маргарита Георгиевна Ваняшова, продолжая тему «Чайки», вместе со зрителями рассуждала о символах и выразительных средствах новой постановки, в частности, зарифмованности начала и финала спектакля, когда Нина сперва выезжает на белом коне, а затем появляется на колеснице. А Марчелли поделился своим взглядом на образ Нины, сравнив ее с детдомовским ребенком.

— Возьмите чайку, с которой ассоциируется Нина. Это ведь очень дикий образ. Вы слышали ее крик? Как будто кого-то режут по живому. Страшно! И этот страх я и пытался вложить в спектакль. Героиню с самого детства бросили, предали, оставили ни с чем. Вот она и пробивается к лучшей, по ее мнению, жизни, как может.

Когда у Е. Марчелли спросили по поводу того, кто из коллег прошлого и настоящего произвел на него впечатление своими работами, Евгений Жозефович сразу оговорился, что нет плохого театра — есть «мой» и «не мой» театр.

— Мне нравятся Бутусов, Богомолов, Серебренников, в студенческие годы с удовольствием смотрел Захарова, Ефремова, Эфроса, Гончарова, Васильева. Слежу за творчеством прибалтийских мастеров — театр в странах Балтии очень символичный, наполненный многослойными ассоциациями, шифрами. И безумно интересно разбираться во всем этом, искать подводные камни, может быть, даже что-то додумывать. Я в этом смысле учусь у Маргариты Георгиевны: кто лучше нее разбирается во всем этом? Она мне порой объясняет, что я имел в виду. Я обалдеваю: вроде, так я не думал. А потом похожу, поразмышляю: а ведь права Маргарита Георгиевна, пожалуй, именно так я и пришел к такому решению, такому приему.

Евгения Жозефовича расспрашивали о труппе, о том, насколько трудно было входить в коллектив театра, носящего звание Первого русского. Кто-то задал опрос по системе Станиславского и современных методах обучения профессии. На это Е. Марчелли заметил, что школ и направлений масса, но в основе всех так или иначе лежит метод Станиславского.

— Есть два типа театра — где актер участник и где актер — рассказчик. Последний — это театр Брехта, например. К слову, у нас готовится премьера — «Опера нищих», настоящая опера, где актеры будут петь. Так вот, сделан он по мотивам сатирической оперы XVIII века Джона Гея и Иоганна Кристофа Пепуша. Именно она позднее легла в основу «Трехгрошовой оперы» Бертольта Брехта. Зрителей ждут дикие костюмы, дикий грим… А система Станиславского — организм живой, очень пластичный, не застывший. Потому-то она до сих пор лежит в основе обучения актеров. И любой театр — хоть психологический, хоть постдраматический — опирается именно на нее.

Поинтересовались зрители и взаимоотношениями волковцев с другими театрами, на что Е. Марчелли ответил, что, конечно, никакого соперничества нет, отношения теплые, дружеские. У каждого театра — свой зритель, свои концепции. К слову, при Волковском театре действует центр Константина Треплева, где занимаются театральными экспериментами, работают с представителями так называемой новой драмы.

— Это очень интересное направление, но в формат театра имени Волкова оно не вписывается. А для Треплевского центра — вполне подходит.

Интересно, что на встрече даже самые нелицеприятные и острые вопросы звучали мягче и добрее обычного.

Видимо, обаяние личности Евгения Жозефовича оказалось очень сильным, его итальянский шарм очаровал всех присутствовавших, не только дам. А может, причина — в особой теплой обстановке, которую традиционно дарит своим гостям Лермонтовская библиотека?..

Елена Белова, сотрудник ЦБС.