Главная » Центральная библиотека » Вечерние разговоры о поэзии

Вечерние разговоры о поэзии

Юрий Левитанский! Для многих из тех, кто придёт к нам 17 февраля на традиционную субботнюю встречу, это имя звучит как пароль. Юрий Левитанский в нашей поэзии – это чистая, точная нота. Высокая нота, стесняющаяся своей прирождённой высоты и оттого звучащая приглушённо – как будто неудобно, совестно ей улететь случайно от грешной земли и от живущего на земле несовершенного человека.
«Всего и надо, что вглядеться, — боже мой, / всего и дела, что внимательно вглядеться», — пишет Левитанский. И он вглядывается в приметы обыденности так, что читатель вдруг понимает: эта ничем не примечательная, привычная жизнь – единственная во Вселенной, хрупкая и прекрасная! Вот поэт делится с нами мыслью о том «Как показать лето». И мы вместе с ним видим: «Фонтан в пустынном сквере будет сух, / и будет виться тополиный пух, / а пыльный тополь будет неподвижен. / И будет на углу продажа вишен…» А потом ударит ливень – и из самого обычного подъезда выбежит самая обыкновенная женщина, и поэт покажет нам, как «босоножки от воды спасая, / она помчит по улице / босая, / и это будет главный эпизод, / где женщина бежит, / и босоножки / у ней в руках, / и лужи в пузырьках, / и вся она от ливня золотится…» А когда Левитанский думает «Как показать зиму», то сначала возникает много раз виденная всеми картина: «как женщина купила / на рынке ёлку / и несёт домой…» Но поэт продолжает: «и вздрагивает ёлочкино тело  / у женщины над худеньким плечом…» И сердце читателя вздрагивает тоже – и ему, читателю, так вдруг ясно становится всё – и про женщину, и про ёлочку, и про себя самого… Так грустно и хорошо становится… И где же тогда обыденность повседневной жизни – ау?!.. Нет её, обыденности, — есть только поэзия.
И есть главное, что пронизывает поэзию Левитанского – музыка и память.
Все стихи Левитанского одухотворены музыкой  — даже те, где он о ней и не вспоминает; даже те, что по форме почти приближаются к прозе. Видимо, музыка была неотъемлемым свойством самой души поэта. Она живёт в его стихах подспудно, но часто вырывается на поверхность: «Есть в музыке такая неземная, / как бы не здесь рождённая печаль, / которую ни скрипка, ни рояль / до основанья вычерпать не могут…» Или вот тончайшее «Воспоминание о шарманке»: «В высоком и тесном дворе, / как в глубоком колодце, / на дне / появлялся шарманщик, / появлялась шарманка, / появлялся мотивчик, / наивный и грустный…» И о работе своей, которую сам Юрий Левитанский никогда не называет торжественным словом «творчество», — о работе, которая, единственная, спасает его в гибельные дни, он пишет как о самой простой,  самой изначальной музыке: «моя степная камышинка, / смешная дудочка моя…»
И так же, как музыкой, поэзия Левитанского проникнута неизбывной памятью о войне. Никуда не деться от этой болящей памяти: «Ну, что с того, что я там был. / Я был давно. Я всё забыл. / Не помню дней. Не помню дат. / Ни тех форсированных рек. / (Я неопознанный солдат. / Я рядовой. / Я имярек . / Я меткой пули недолёт. / Я лёд кровавый в январе. / Я прочно впаян в этот лёд — / я в нём, как мушка в янтаре.)» Не договориться с упрямой памятью, потому что, как пишет о себе Левитанский: «Я не участвую в войне — / она участвует во мне». И если внимательно читать одну из лучших книг Левитанского  1970-х годов: «Кинематограф» — то можно сразу почувствовать, что эта прекрасная, тончайше-лиричная и очень разнообразная по сюжетам книга написана человеком, вернувшимся – чудом вернувшимся! – с великой и страшной войны.
И может быть, именно болящая память сделала сердце поэта таким проницаемым для чужой боли, таким пронзительно-человечным. Наверное, только Левитанский мог так написать стихотворение «Старая женщина с авоськой», где нет ничего трагического, а есть прекрасный современный город, и всё же… «Но вот картина грусти бесконечной, / и я едва не плачу в этот миг, / когда старушка площадь переходит, / в скрещенье всех событий мировых / шагает по дорожке пешеходной, / неся свою порожнюю авоську, / где, словно одинокий звук минорный / и словно бы воробушек озябший, / один лежит на донышке / лимон».
Юрий Левитанский в юности добровольцем ушёл на Великую Отечественную войну. Он был из тех интеллигентных мальчишек, молодых поэтов, «что в сорок первом шли в солдаты / и в гуманисты в сорок пятом», — как написал о своих друзьях поэт-фронтовик Давид Самойлов. Левитанский до конца остался защитником Отечества – до того рокового дня 24 января 1996 года, когда, выступая в Московской городской думе, он говорил о трагедии чеченской войны, о том, что там гибнут дети, о том, что нельзя оставаться спокойными – и умер от сердечного приступа во время этого выступления. Он один ничего не мог изменить в ходе этой войны, но честь Отечества он защитил своим разорвавшимся от горя сердцем…
21 января этого года, совсем недавно, Юрию Левитанскому исполнилось бы 85 лет. Он жил и умер как настоящий поэт. Чистая нота его поэзии должна звучать, как бы ни менялись время и страна. Её должны услышать не только те люди, для которых имя Юрия Левитанского  — как пароль, но и те молодые, выросшие в новой России, которые его пока не знают. Для этого и проводим мы 17 февраля встречу в нашей библиотеке.
А в том, что поэзия Юрия Левитанского будет в этот вечер услышана по-настоящему, можно не сомневаться. Потому что рассказывать о поэте и читать его стихи будет профессор Ярославского педагогического университета Владимир Ильич Жельвис: человек не только талантливый и обаятельный, но, прежде всего, близкий по духу Юрию Левитанскому. Это главное.