20 марта 2011 года в 17 часов в Центральной библиотеке имени М. Ю. Лермонтова состоялся Вечер памяти ярославского поэта Василия Галюдкина. Вечер провел поэт Евгений Гусев.
17 января этого года, между Рождеством и Крещением, в одинокой комнате одного из ярославских общежитий тихо умер русский поэт Василий Иванович Галюдкин. Незадолго до этого, 1 октября, ему исполнилось 60 лет.
Он был русским поэтом в полном смысле слова – и не только потому, что кровно, неразрывно был связан с родной землёй, с родной культурой. Он был русским поэтом прежде всего потому, что голос его поэзии – это до боли искренний голос, которым могла говорить и высказывать себя современная Россия.
А какая она, нынешняя нестоличная Россия, увиденная через стихи Василия Галюдкина? Может быть, такая: «Цветущий тополь. Чистая река. / И деревянный мост. И крест собора. / И стая певчих птиц. И облака. / И свежий воздух. Никакого сора!» А может быть, такая: «Шинные покрышки, унитазы / Захламили реченьку мою. / Столько в речку брошено заразы, / Что мне стыдно жить в родном краю». Но яснее всего, мне думается, образ современной России выражен в стихотворении Галюдкина «Цветок»: « Борясь с торжествующей грязью, / Расцвёл у дороги цветок. / Он вырос не в стриженном парке: / Задворки – его отчий кров! / Возник он в мазуте, в солярке, / В суглинке, где слёзы и кровь. / В грязи его стебель зелёный, / В пыли его синий бутон. / Он дышит зловонным озоном. / Он ржавый украсил бетон. / Вот знак православной твердыни – / Отравленный стойкий цветок: / Как тянется к чистой долине / Лазурный его лепесток!»
В стихах Василия Галюдкина современная глубинная Россия – чистосердечная и растерянная. Она мечется между ценностями своей истории. Мечется и русский поэт Василий Галюдкин: «Батя, батя, советскую власть / Уничтожили напрочь Иуды. / Но империю им не украсть: / Я тебя никогда не забуду». А в других стихах он проклинает большевиков (то есть советскую власть), уничтожавших храмы. А в стихотворении, осуждающем (но и понимающем) Веру Засулич, он даже о глубочайше им чтимой империи сказал: «Император с командой бездарной. / Роскошь наглая и нищета». Что уж говорить о современных высокопоставленных чиновниках и олигархах, которых он гневно называет новобоярами?! Мечется Россия. Мечется её поэт Василий Галюдкин. Не уходя от противоречий, но просветляя душу обращением к Богоматери, он, современный русский человек – такой, как есть – просит Её: «Прости: грехи отца – грехи мои! / Я – сын земли, которой правил Ленин. / Что скажет мне Господь? Благослови!»
Россия в стихах Василия Галюдкина – чаще всего больная, измученная. Но в сокровенной своей глубине сохранившая праведность. Это не праведность святых великомучеников. Это почти незаметная праведность простой жизни простых людей. Вот стихотворение о соседке: «В Божий храм ходила тётя Оля, / Чтила Бога, жаловала власть, / От злословья, как и от застолья, / Уходила, чтобы в грех не впасть…» А вот – о женщине, незнакомой поэту: «Женщина сказала: «Помяни / Мужа моего, Петрова Пашку…» / И дала мне в тягостные дни: / Пачку папирос, печенья пачку, / Сваренных вкрутую три яйца, / Яблоко, горячее от зноя… / Не запомнил я её лица, / Но запомнил сердце золотое!» И даже в пьяненьком мужичке, безропотно платящем алименты – «алики», есть робкий свет той самой тихой, естественной русской праведности: «Грустный, как журавушка, / Схоронив отца, / Не творил Иванушка / Жалобы истца! / Своей мамке Ванечка, / Получившей срок, / Чифирок и прянички / Привозил в острог. / Православный, маленький, / Пьяненький Ванёк / Всем, просившим алики, / Заплатил, чем мог!»
Вот от этой чистой ноты тихой праведности идёт, как я чувствую, самое замечательное в стихах Василия Галюдкина: грустная доброта; смирение, просвеченное беззлобным юмором; мягкое, улыбчивое приятие жизни, какой бы скудной и тяжёлой она ни была. А жизнь Василия Ивановича Галюдкина действительно была тяжёлой – бесприютной, скитальческой и чаще всего глубоко одинокой. «Кто я в этом мире? Я – странник с сумой» – писал он о себе, и это не было фигуральным выражением. Он действительно много скитался по русской земле. И нужно ему было всего ничего: «Весь мой скарб: полотенце, заварочный чайник, / Авторучка, блокнот, минералки бутыль». Зато было главное – свобода, воля: «Но я свободен, словно птица! / Со мной поэзия моя! / Моя душа на мир не злится! / Стихи пишу – и счастлив я!» Но за свободу приходилось платить – голодом, холодом, одиночеством, болезнями. Много, много дней своей жизни провёл он в убогих госпитальных палатах, а то и в режимных корпусах больниц.
О пребывании в такой вот скудной на еду и на радость больничной палате написано одно из самых светлых стихотворений Василия Галюдкина: «Тимофей». Тимофей – это больничный таракан. О нём сказано: «В тумбочке моей мучной трофей / Каждый вечер ищет Тимофей». И не находит. Поэт ему объясняет: «Нынче нам никто не даст коврижку, / Кукиш – жребий наш, а не калач!» Но вот у поэта удача: «Мусор уберу, помою кружки – / Санитарка даст мне две горбушки! / Тимофей, подтягивайся к койке: / Угостить тебя за честь сочту!» Вот и вся несложная история про Тимофея. Да нет, не вся! Через всё это стихотворение светлой жемчужной нитью протягивается рефрен: «Всякое дыханье хвалит Господа!» И поэт обращается к своему рыжему и довольно противному приятелю: «Таракан с желудком носорога, / Я тебя не стукну, Тимофей: / Хоть дышать становится трудней, / Всякое дыханье хвалит Бога! / Тимофей, и ты за крошку хлеба / Похвали своим дыханьем небо!» В стихотворении, в сущности, происходит чудо. Светлая духовная нить, протянутая через зачуханный больничный быт, превращает убогую жизнь в жизнь у Бога. Исчезает высокое и низкое, остаётся только эта единая жизнь, когда «Всякое дыханье слышит Бог!» И всё это написано с такой сердечной добротой и смиренной самоиронией… И без малейшего намёка на дидактику. Мне кажется, что стихотворение это – глубоко и по-настоящему христианское…
Высокое в низком. Земная жизнь, пронизанная чувством неба. Всё это так характерно для Галюдкина! Недаром самое прекрасное, самое любимое поэтом – птицы! Их очень много в стихах Василия Галюдкина. «Ласточка! Радость разбитой, / Сломленной жизни моей!»… «Плач иволги в родимом русском поле»… Соловецкая чайка: «В синей бездне ты – как лодка белая». Голуби: «Голубок мой, голубок, / Мой небесный колобок». Много-много воробушков (одного из них, приятеля, воробья Гену, поэт наставляет: «И чирикай тонко, деликатно. / Не дразни злопамятных старух!»). И другие – самые разные – птицы небесные населяют, одушевляют, поднимают ввысь стихи Василия Галюдкина.
Особое же пристрастие его – к грачам. Может быть, потому, что грач похож на жизнь поэта. Он весёлый: «Поднявшись в небо с веточки рябиновой, / Приветствовал меня весёлый грач». И он чёрный: «Живя на свете, я счастливым не был: / Вся жизнь моя ещё черней грачей!» В стихотворении, похожем на завещание, поэт писал, где бы он хотел найти вечный покой: «Чтобы священником отпетый, / Лежал я, где звенит ручей! / Чтоб только было: купол, ветви, / Молитвы нищих, плач грачей!»
Книга стихов Василия Галюдкина, вышедшая к 60-летию автора и ставшая в его жизни последней, называется – «Грачи». И на обложке её – знаменитая картина Саврасова «Грачи прилетели». Анна Ахматова сказала в одном своём стихотворении: «Когда человек умирает, изменяются его портреты». Когда умирает поэт, что-то, наверное, происходит с его книгами. И эта последняя книга Василия Галюдкина стала теперь зримым символом того прощального плача грачей, который так родствен был душе поэта…
Птицы. Небо. Родная, до боли сердечной любимая, земля. Рябина у дороги: «Грустный, но светлый, осенний, / Яркий рябиновый шум»… Это всё – мир поэзии Василия Галюдкина. Он был поэтом пронзительно русским. Его светлой памяти посвящаем мы вечер в нашей библиотеке.
Ирина Шихваргер
Телефоны: 21-07-34 (директор С. Ю. Ахметдинова); 21-36-65 (организатор вечеров И. Х. Шихваргер)